Луч света в тёмном автобусе - Алексей Александрович Шепелёв

случае завтра у меня не будет ни копейки – ни пылинки, ни росинки, и надо ещё так дней семь продержаться, а потом ещё на что-то уехать домой в деревню. Надежда только на чудо.

Чудо, что мы уже здесь. И всё это вокруг. Странно подумать, но все мы умрём: и все, кто только что трясся в этом автобусе (они и так полупогасшие, по ним это явно видно), и Светка со своими стишками, и Вика эта подружка, и подружка большезадая, и даже я, даже – Катя! Но пока… мы ведь уже выиграли – мы родились: кости были брошены, на них не пустышки, они не укатились, на них – код наших ДНК, на костях – плоть, в нас —вселенской искры проблеск, живая уникальная душа… А мы «живём» – растём и чахнем, как сорная трава под этим вот забором…

Не загоняются, как нынче говорят, такими вопросами – для этого всё и подстроено: ежедневная езда на автобусах, маршрутках, туда и обратно, в нещадном прессинге пространства и времени – прямоугольнейших, без всякой кривизны! – прямые заледеневшие дороги, треугольники остановок, вездесущие глыбы ларьков во тьме и холоде, с обманчиво приветливыми лампочками, вечно урчащие желудки… Смерть и сознание, как сказал один философ, – по сути, одно и то же, две стороны одной медали, одной монеты. Выкушал «антисептик» – и даже с тебя это на время снимается, но с бодунища – с новой силой. Знает ли, знал ли эти сомнения дядь Коля?..

По дороге в ларёк я всячески прикидывал (не зря ведь в школе учился математике!), как бы так хитро обойтись… но расклад выходил швах: коли взять пачку «Георга», то об орешках можно и не мечтать, а уж на две пинты любого пива точно никак не хватит! И не хватает-то всего двух рублей! Вот если купить одно пиво (одну пинту – одну бутылку 0,5), то хватит и на орехи! Но это уж совсем как-то: одна бутылочка на двоих. Если же приобрести «Приму»… то как её при ней курить?.. Тьфу! Тут поневоле взмолишься, самый крошечный – смешной и оплёванный – фитилёк надежды разгорается в пожар насущности.

Переминаясь у ларька, я увидел, как у мужика, принимавшего передо мной из окошка целый пакет, звякнула и укатилась монета, он вроде бы пошёл за ней, но она по гладкой снежной корке на асфальте укатилась на задворки ларца, где уже совсем темно и растёт бурьян. Когда он скрылся, я, немало там пошарив без фонарика и перчаток, разыскал двухрублёвый «динарий».

По крайней мере, у меня теперь два пива – типа так аскетично, но кто прямо будет в полночь затевать суаре, выставлять угощение? Хотя бы формально это прилично: два пива, относительно невонючие сигареты… Эх, всё же хотя бы арахис, высыпать бы его в тарелочку, а лучше бы всё же – фисташек!

Как только пройдёт снежок, всё здесь, в отдалённом пригороде, становится тихим, как будто нереальным. Луна, фонари – не скажешь, что это объекты разного порядка. Чёрные, вместо дневной берёзовой белизны, посадки; чёрные, хоть и из белого они кирпича, силуэты-квадраты пятиэтажек. Ноль градусов – чёрная грязь застыла гребнями, на ней, словно только что из подушки, белый пух, но если наступить – она мнётся, похрустывая, как что-то шоколано-вафельное, не помню, как называется…

Красота и гармония вдруг мелькнёт – в самом обычном взгляде на замызганный пейзаж с грязью под фонарём, в туманных звуках трассы среди тишины, в обычном вдохе – словно вздохе природы под бетоном и асфальтом – сырого или морозного воздуха…

Помечтал полминуты, разминая замёрзшую руку, давясь от голода сигаретиной, о куске мяса или паре рыбок – как бы в момент их запёк и зажарил (только в чём?), с элементарной даже овощью типа чеснока, яблок и моркови. Даже напитки из местных погребов смог бы извлечь, чтоб не отравиться, – и не то, что советуют «под шоколад» местным дамам профаны из павильонов.

Тут, поднимаясь на лифте, я вспомнил, что и никакой вазочки у меня нет. Есть бокал, но теперь – один! Вместо чайника – закопчённая кружка, из-за чего вид на кухне сразу, как будто зекеры тут какие-то чифирят. Да и бокал весь уже закопчённый (моющие средства тогда на каждом шагу не продавались – и нет у меня ни «Фейри», ни губки); сковородка из деревни выдана такая, чтоб позабыть навсегда о любых там фрикасах (ну, фрикандо с фритаттой, я наверно, всё же и не знал!), – отдирая то, чего и так не дюже в изобилии. Так что всё равно, будь у меня сто рублей на два стейка, пожарить их по-человечески я бы вряд ли смог. Даже пепельницы нет! – какая-то хрень из консервной банки – это уже хуже.

11.

Это в великолепном советском сериале о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне они, сняв квартиру, ведут там философские диалоги за бокалом и сигарой, а ещё – боксируют, стреляют в стену, ставят химические опыты, принимают сомнительных посетителей и дам, а хозяйка миссис Хадсон, одобряя всё это и ни во что не вмешиваясь, лишь варит овсянку, перетирает бокалы, да с неподражаемой почтительностью подтаскивает им шерри!.. Любая наша квартирохозяйка поступает ровно наоборот: кто к тебе ходит, и главное, чем ты сам занимаешься – её первостатейные интересы. Поэтому приходится снимать самые отдалённые и заплесневелые углы, различные «берлаги» – лишь бы тебя проверяли (без этого всё равно никак!) хотя бы не ежедневно. Ну, и по цене это первейшая из категорий, «Z&Down». Так что сия квартирка – ещё квартира, хотя бы формально…

«Пусть вокруг будет пусто, – решил я, – но чисто: этакий минимализм!..»

Трудно даже вообразить, каким надо обладать талантом и какой харизмой – писателя, рассказчика, кулинара, заводилы-пьяницы, ловеласа (это уже не про меня), чтоб затащить хоть кого-то женского пола в такое… гм… помещение!

Гиперспартанский сей минимализм, как его не намывай, производит на неподготовленного посетителя мощнейшее впечатление. (А будь хотя бы кучка мельчайшего сора где-то в углу – чудовищное!) В пустом параллелепипеде большой комнаты впечатление минимализма и хайтека портилось лишь бугристой поверхностью обитого когда-то давно ДВП пола, облезшего и ничем не прикрытого. Хайтек представляли: узкая цельнометаллическая (без преувеличенья!) кровать, едва различимая у стеночки, сломанный советский телевизионный рыдван, выравнивающий волны ДВП (и уже не делающий того же с волнами МВ и ДМВ) и теперь задвинутый мной в угол, за кровать. В противовес эклектично-развесёлому казарменно-сельскому эффекту от полосатого матраса на кровати, аккуратно прикрытого цветастой коротенькой простынкой, эффект интеллектуального беспорядка на телевизоре создавали творчески сложенные грязные шмотки и стопка выставленных корешками книг, с закладками в них затереблённых до стояния бахромы рукописей и огрызков – в буквальном смысле – карандашей и уже не ручек, а паст от ручек…

Главная проблема была в том, что надо было найти тряпку – помыть полы, ну и, может, оторвать от неё клочок, чтобы протереть на кухне и отдраить бокал. Да ещё сортир ведь!.. Нет, даже одной тряпки – я уже вертел в руках свою вторую майку, типа домашнюю – никак не хватит! А коридор ещё, шкаф этот! Времени нет! Я налил в ведро воды (всё же есть «ведёрко» – ёмкость от какой-то строительной краски или замазки) и, даже не снимая выходных шароваристых штанов, со всего маху принялся было за дело…

Каково же было моё удивление, когда при привычном этом холостяцком присесте – вместо бабско-уборщицкого наклона – нечто недвусмысленно затрещало. И понял, что! Трусы я, пардон за лирико-интимные приватные подробности, предпочитаю не эти, подобные женским и на корню сковывающие (говорят, до бесплодия) всё мужское, и не китайскую дрянь из синтетики, тоже не понять какой формы набедренника, да ещё с резинкой как жгут Мартенса, а чисто семейные… по старозаветным совковым лекалам скроенные, уже почти нигде не продающиеся, а потому хоть и не в заплатах, но уж перешитые вручную, и стиранные и носимые до буквального распада на текстильно-волокнистые молекулы. Вот они и лопнули – буквально распались! Причём, как я выяснил, их сняв, одновременно с двух, даже с трёх сторон – сзади, спереди и даже сбоку.

Газет-то и бумаги нет! Газеты с объявлениями о работе, конечно, пухлые, но ведь денег стоят и тут же расходятся на нужды хозяйственные, ну и держать их постоянно перед мысленным взором омерзительно. Единственная бумага, да в таком состоянии, что стыдно сказать, – распечатка статьи